«Кровавая меня могила ждет,
Могила без молитв и без креста,
На диком берегу ревущих вод
И под туманным небом, пустота
Кругом..»
Так написал поэт России Михаил Лермонтов в 1831 году, современниками это
понималось как художественная сила слога, потомками – как роковое
предчувствие безвременной утраты.
Писались эти строки за несколько лет до трагической дуэли А.Пушкина –
великого современника Михаила Юрьевича и почти за десяток - до своей
собственной по тому же сценарию, но, к счастью, с иным исходом. Даже
место действия совпадало – Черная речка, а также образ противника – сын
французского посланника. В ситуации с М.Лермонтовым разнится лишь повод.
Поводом для этого поединка, как и для первой ссылки поэта, послужило
стихотворение «Смерть Поэта», написанное после гибели Пушкина и ставшее
«манифестом» Лермонтова. На одном из вечеров французского посольства к
А.И.Тургеневу обращается секретарь французской миссии и от имени посла
спрашивает его, дескать, верно ли, что русский поэт Лермонтов в этом
произведении «набрасывается» не только на Дантеса лично, но и на всех
французов тоже. И.А.Тургенев обращается к Михаилу Юрьевичу с просьбой
прислать ему этот текст, затем с написанным знакомятся как секретарь,
так и сам посол французского дипкорпуса. Итог – посол согласен, что
обличения Лермонтова имеют лишь частный характер, а посему этого поэта
можно приглашать на балы в посольство. Но это был лишь первый акт
дуэльной истории.
Далее могущественные недоброжелатели поэта сталкивают его с сыном
посланника Эрнестом де Барантом, показывая последнему старую «школьную»
эпиграмму Михаила Юрьевича на своего товарища, тоже француза, Клерона.
Им удается убедить молодого человека, что эта эпиграмма направлена
именно против него.
И 16 февраля 1840 года происходит второй акт - разговор поэта с сыном
посланника на балу на Английской набережной в особняке графини Лаваль.
Эрнест де Барант начинает высказывать свои претензии Лермонтову поначалу
с «обычных» обвинений, что тот, мол, в беседе с одной известной особой
позволил себе высказывать мнения, невыгодные для Баранта. На что
Лермонтов ответил полным отказом: « я никому не говорил о вас ничего
предосудительного». Но француз не унимается и называет поведение поэта
дурным, и добавляет, что у себя на родине он бы непременно нашел форму, в
которой следует заканчивать подобные дерзости. Михаил Юрьевич ответил,
что и в России правила чести соблюдаются строго, и здесь также не
позволяются никому безнаказанные оскорбления. Кстати, позже, во время
судебного разбирательства дела поручика Лермонтова Генерал-Аудиториатом
(высшим военным судебным органом) в числе «положительных» сторон
поединка будет учтено именно это – принимая вызов от господина де
Баранта, Лермонтов «желал тем самым поддержать честь русского офицера».
Третьей из списка «добродетельных причин» суд назовет выстрел поручика
Лермонтова в сторону, чем последний «выказал … похвальное великодушие». Лермонтов действительно стрелял в воздух после того, как выдержал удар
противника. Интересно, что в этом поединке использовалось два вида
оружия – шпаги и пистолеты. Де Барант в нарушении дуэльного кодекса
использовал преимущества выбора оружия – по «молчаливому согласию»
Лермонтова, будто бы в лице де Баранта была оскорблена вся Франция. На
самом деле именно Михаил Юрьевич был оскорбленной стороной.
В процесс «улаживания» условий поединка вмешались секунданты.
Столыпин-Монго – секундант Михаила Юрьевича - был не согласен с таким
преимуществом – ведь в русской армии шпагой не владели так, как во
французской, у нас - больше в ходу была сабля. Виконт Рауль д`Англес
стоял на своем – либо шпаги, либо извинения. Благодаря усилиям Столыпина
был найден компромисс – противники дерутся вначале на шпагах до первой
крови, а дальше - на пистолетах.
Итак, через два дня после «размолвки» на Черной речке поединок начался
со шпаг. У Лермонтова конец шпаги ломается, и Барант (считается, что он
поскользнулся в это время) наносит поэту удар прямо в грудь. На счастье –
рана вышла неглубокой, конец шпаги прошел по боку поэта, но первая
кровь уже есть. Соперники переходят к пистолетам. Барант стреляется
первым и - мимо. Михаил Юрьевич в ответ стреляет в воздух.
После поединка Петербургом поползли слухи о поединке, и Лермонтов был
арестован, как единственный виновный происшедшего. Его секундант
Столыпин сам пишет письмо Бенкендорфу о том, что он не может «оставаться
с угрызениями совести», если Лермонтов будет наказан. Баранта же даже
не допрашивают. Его отец – посол Франции – мечтал сделать сына вторым
секретарем миссии, а теперь испрашивает разрешения на выезд того на
родину. Однако молодой Барант не спешит покидать столицу и на всех
светских раутах обвиняет Лермонтова в обмане – дескать, выстрела в
воздух на самом деле не было.
Михаил Юрьевич в это время находился на Арсенальной гауптвахте, куда и
просит прийти недовольного Баранта. Разумеется, это было прямым
нарушением, караульные не могли допустить подобного, и Лермонтов выходит
для встречи в коридор – якобы «вышел по нужде». Барант подтвердил свои
претензии к поэту по поводу этого выстрела в воздух, на что Михаил
Юрьевич ответил, что это - правда, что она не должна быть Баранту
неприятной, но если он недоволен, то Лермонтов согласен возобновить
поединок, как только освободится. Эрнест де Барант более стреляться не
хотел, принял объяснения и отказался от всех претензий в присутствии
двух свидетелей. Так он был поставлен на место.
Трибунал приговорил Лермонтова к гауптвахте в крепости на 3 месяца и
переводу в армейский полк тем же чином. Царь перевел поэта на Кавказ.
Интересен еще один эпизод из истории этого поединка. После окончания
ареста у Лермонтова стали требовать письменного отказа от своих
показаний на следствии опять же-таки по поводу этого выстрела в
сторону. На этот раз за дело взялся Бенкендорф, он настаивал на письме
Михаила Юрьевича к Барантам с признаниями во лжи. Отказ от такого
«приказания» означал бы навсегда сделать Бенкендорфа своим врагом,
согласие же – полностью замарать честь офицера. Лермонтов целую неделю
сочиняет письмо, но не для Барантов, а для великого князя Михаила,
будучи уверенным, что оно попадет и к царю тоже. Разумеется, император
прочел послание, но отправил его в жандармерию без всякой резолюции.
Однако Бенкендорф понял нюанс ситуации, и с тех пор у Лермонтова еще
одним могущественным врагом стало больше.
Михаил Юрьевич попал на Кавказ, где отличился в нескольких военных
операциях, был представлен к наградам, но не получил их (царь отклонил
все прошения), стрелялся на дуэли со своим «сокурсником Мартышкой»
(Н.Мартынов), где был убит. После гибели дождался от царя «резюме» -
«собаке - собачья смерть» и полного отсутствия официальных некрологов в
столичных газетах. А еще - множества самых разных версий своей гибели –
от различной степени правдивых до мистическо-авантюрно-сочиненных.
|