Летом 1938 года талантливые режиссеры Григорий Михайлович Козинцев и Леонид Захарович Трауберг приступили к съемкам последней части о жизни Максима — «Выборгская сторона». И уже в ноябре 1938 года были сняты последние кадры трилогии.
В фильме был описан совсем короткий, однако чрезвычайно насыщенный и сложный период создания советского государства. В вихре событий авторы заметили только самые интересные эпизоды — это и зарождение советских судов, и борьба с контрреволюцией, и деятельность районного рабочего Совета, который возглавила Наташа, ну и, конечно, деятельность Максима, ставшего руководителем Государственного банка.
В «Выборгской стороне» показан Петербург в 1918 году. Максим и Наташа повзрослели и стали номенклатурными работниками, пытающимися наладить жизнь петербургских пролетариев. «Вот Петроград: Охта, Нарвская застава, Выборгская сторона. Здесь кружочки, но для меня это дома, заводы, живые люди», — объясняет Максим ситуацию в городе буржуям из Государственного банка. Однако бывшие революционеры уже сами не замечают, что родные рабочие районы превращаются для них лишь в небольшие отметки на городской карте. Фильм свидетельствует об этом довольно открыто. В «Выборгской стороне» уже нет той, настоящей и живой Выборгской стороны. Есть лишь разговоры, суды, обсуждения, заседания Учредительного собрания в огромном Таврическом дворце, который заслоняет собой возникший на миг в кадре живой город.
На последней репетиции минуты казались тягостными. Вспыхнул яркий электрический свет, и все вокруг стало белым, как днем. Максим, в медленно отъезжающей открытой машине, махнул рукой и крикнул: «До свидания, Наташа!» А затем, повернувшись лицом к зрителям, негромко, с грустной улыбкой промолвил: «До свидания, товарищи!»
Зимой 1938 года трилогия о Максиме была завершена и фильм «Выборгская сторона» сдали на рассмотрение руководству. Фильм одобрили в Политбюро, однако высказали сожаление, что из фильма вырезана сцена, которая была в сценарии, когда представитель большевиков депутат Тураев на Учредительном собрании заявляет о своем уходе из фракции, и говорит, что ему не по пути с врагами народа. Уже на следующий день эта сцена, в свое время снятая, была вставлена в фильм.
После окончания съемок Леонид Трауберг с грустью заметил: «Чирков, Козинцев и я совсем ничего не повторяли, не проверяли и стояли в каком-то рассеянном и тупом ожидании. Нам предстояло проститься с Максимом. Рядом с ним мы прожили 6 лет своей жизни. Это была близость, которой не существует больше нигде».
Над созданием советской кинотрилогии в течение долгих шести лет трудились режиссеры Леонид Трауберг и Григорий Козинцев, композитор Дмитрий Шостакович, ассистенты режиссёров Илья Фрэз и Надежда Кошеверова, звукооператор Илья Волк, шеф-оператор Андрей Москвин, а также исполнители главных ролей: Максим - Борис Чирков и Наташа - Валентина Кибардина.
Нельзя не отметить огромный вклад в трилогию талантливого художника Евгения Енея, который создал для фильмов своеобразные и убедительные декорации старого Петербурга. Также зрелое и отточенное мастерство показал в работе над кинолентой оператор Андрей Москвин — разнообразие и выразительность его съемок, точное соответствие композиционных и световых решений постановочному замыслу удивляет до сих пор.
Героя Чиркова – Максима горячо полюбили кинозрители. И герой не исчез с экранов. Летом 1941 года Чирков в роли Максима появился в новелле «Боевого киносборника». Незадолго до этого, в «Великом гражданине» Фридриха Марковича Эрмлера Чирков сыграл роль с таким же именем, кроме того он так же хитро прищуривал глаз и напевал свою незабвенную: «Крутится, вертится…». Теперь Максим (а это, несомненно, был он) постарел, надевал очки для чтения и носил хороший джемпер.
Больше 10 лет после выхода трилогии о Максиме режиссеры фильма получали письма с просьбами продлить историю о жизни Максима. Зрители хотели знать, где Максиму пришлось трудиться, хотели увидеть его старость и узнать о судьбе его сына. Однако режиссеры были непреклонны. «Сделать это было никак нельзя, — говорил Козинцев. — Максим не мог состариться, так как не могла состариться и молодость революции. Она осталась такой навечно: полной задушевности и самоотверженности».
|