|
А.Чернов и Н.Павлов – самосуд, дуэль или ритуальное убийство?
|
«.. замечательна судьба всей семьи Черновых: один брат убит на известной дуэли с Новосильцевым, другой на Варшавском приступе, третий умер в холеру, а этот четвертый, и говорят, последний»
Так писал Петр Киреевский. К сказанному им имеет смысл добавить или даже изменить – не столько замечательна, сколько показательна судьба этого семейства Черновых.
Особенно по отношению к нашей теме – русская дуэль, поскольку первый и последний братья – Константин и Александр продемонстрировали своими поединками смену всего дуэльного сознания России. Если дуэль Константина Чернова против Владимира Новосильцева была воспринята обществом как пролог мятежа, бунт бедного против богатого, то «поединок» его брата Александра - это уже стагнация дворянской чести.
События разделяют лишь 7 лет, а разница в «качестве дуэли» огромна.
В 1832 году Александр Чернов, будучи на одном из балов, поссорился с другом А.С.Пушкина, поэтом Александром Шишковым, где оскорбил его. Шишков вызывает обидчика, но Чернов не собирается стреляться, тогда Шишков бьет обидчика по лицу – это уже непреодолимый повод к поединку. Однако Чернов скрывается из зала, он мчится домой за кинжалом, и по возвращении таится у крыльца, ожидая выхода противника. Александр Шишков выходя из дома, нарывается на смертельный удар Чернова – тот предпочел честному поединку действия подлого разбойника, решившегося на коварное убийство.
Дуэль как равный поединок сторон с одинаковыми условиями для обоих участников для защиты своей чести уже отходил в прошлое, постепенно сменяясь драками или самосудом.
Еще одна история, связанная с таким «вырождением» дуэльного самосознания, была, правда, не столько однозначной. Она случилась в 1836 году, когда чиновник – титулярный советник – Н.Павлов тяжело ранил кинжалом другого чиновника – коллежского советника по фамилии Апрелев. Дело было возле церкви, откуда Апрелев выходил вместе с невестой после обряда венчания. Убийца не бежал, был схвачен и предстал перед судом, где отказался от всяких объяснений. В итоге он был приговорен к каторге, однако его последующее письмо к императору заставило содрогнуться обе российские столицы. Там открылась совсем непростая история, предшествовавшая этому убийству, поскольку Апрелев позже умер от ран.
Оказалось, что советник Апрелев сошелся с сестрой Павлова, обольстив ее, и нажил с ней 2 детей. Долгое время Апрелев тянул с женитьбой, которая бы «легализовала» этот грех перед обществом. Тогда Павлов вызывает Апрелева, дескать, либо женитьба, либо дуэль. Но в ответ получает объяснение, что обидчик женится на совсем другой девушке, но не на его сестре – Апрелев находит себе подругу жизни побогаче и посолиднее. Павлов пишет письмо для матери невесты, объявляя ей, что жених никак не свободен, и его союз с ее дочерью невозможен. Однако и здесь он не встречает достойной реакции – матушка невесты считает возможным откупиться от «девицы» Павловой деньгами. За день до свадьбы Павлов снова отсылает письмо своему обидчику, где пишет, что если тот настолько подл, что «не хочет разделаться с ним обыкновенным способом между порядочными людьми», то он (Павлов) просто убьет его под венцом.
К чести Павлова перед самим нападением он громко сказал Апрелеву: « я здесь, я пришел свести с вами наши счеты. Я предупреждал Вас и сдержал свое обещание». Таким образом, Павлов сделал все, чтобы его действия хотя бы символически напоминали дуэль – он несколько раз вызывал обидчика, предупреждал о своих действиях и, наконец, молчал в суде о причинах, совсем не защищая себя. Надо сказать, что этот эпизод смягчил столичную публику в отношении «гнусного убийцы», даже царь заменил ему каторгу на службу на Кавказе, а Пушкин писал своей жене, что такая развязка «примирила» его с Павловым и что он даже рад, что тот вызвал этого Апрелева. Однако в этой истории погибли оба участника, Апрелев от смертельных ран, а сам Павлов от раны, нанесенной ему в момент преломления его шпаги над головой. Это был ритуал полного разжалования дворянина, однако шпага была преломлена у Павлова не над головой, а на голове, поскольку палач нанес бедолаге увечья, ставшие также смертельными.
Очевидно, что ни первый эпизод, ни второй были бы невозможны в таких своих развязках еще десятилетие ранее. Теперь же пощечина могла быть не вызовом на дуэль, а поводом к убийству, а общественная огласка грехов больше не страшила подлеца, и могла им спокойно игнорироваться…
|
|