Пословицы, афоризмы и анекдоты Петербурга

Поговорки и фразеологизмы как «конденсат» житейских премудростей известны в культуре давно; они уходят «корнями»  даже к ветхозаветным  учителям и древнегреческим мудрецам, римским философам и проч.

Интересно, что такие «единицы речи» не просто выражают какую-то мысль практического опыта людей той или иной эпохи, но и сами  являются бесценным источником истории, поскольку «несут в себе» информацию той самой истории жизни народа.

Впервые «зафиксированные на бумаге» сборники подобных изречений появляются в средневековье. Затем они переводятся, адаптируются или полностью принимаются иными народами, в свою очередь «провоцируя» получателя к созданию собственных идиом, шедевров мудрости народа.

У нас также уже в самых первых литературных источниках 12-13 вв. обнаруживаются и первые национальные образцы таких поговорок и фразеологизмов.  Сегодня же даже эксперты не берутся исчислить, какое именно количество пословиц, фразеологизмов, крылатых выражений, поговорок присутствует в «великом и могучем». Разумеется, большая часть этих образцов относится к универсальным выражениям, имеет общечеловеческий характер и содержание, причем, смысл таких идиом понятен любому региону, он не имеет какой-нибудь географической или уже – топографической привязки.

Однако существует и уникальный пласт такой народной фольклористики, который не схож ни с каким другим региональным «словесным проявлением», а потому и имеет свою ценность и особый интерес у нас. Обычно у такого городского фольклора нет никаких заимствований, переводов и более того - он не может быть заимствован никакой другой культурой (хотя бы в силу собственной «непереводимости» своих «элементов»).

Вот о таком пласте городского петербургского фольклора, рожденного именно этим городов и принадлежащим лишь ему,  мы и расскажем.  

«Пушка», «бутылка», «бабки» и «авоськи» - поговорки и слова с питерской «пропиской».

Эти высказывания, впрочем, так плотно обустроились в языке и имеют не столь выраженную региональную привязку, что сразу называть их принадлежащими городу на Неве – сложновато. Тем не менее…

«Точно как из пушки» - эта известная формула пунктуальности и обязательности, например, широко используется, не проявляя своих «петербургских признаков» воочию. Однако это подтверждает история города. Известно, что ни часов, ни прочих фиксаторов времени первые петербуржцы не имели никаких. В тот период время определялось ими и по церковному звону, и по солнцу, и по гудкам заводов. Разумеется, все это было неточным, так сказать «плюс-минус». Но вот Петр I решает, что время можно будет сверять хоть один раз в день, но по точному знаку – выстрелу пушки.  Обозначен и срок – полдень. Эту пушки поначалу располагают в Адмиралтействе во дворе, затем переносят в Петропавловку. Более того, изначально устанавливается точный контроль над соблюдением времени выстрела, астрономический полдень отслеживают специальные люди. Поэтому справедливость высказывания – несомненна. У этой петровской традиции были временные перерывы в существовании, но в целом она сохранена и в наше время с тем же самым смыслом.

«Не лезь в бутылку». Удивительно, но этой поговорке тоже  много лет, она возникает в Петербурге к середине 19 века и  не имеет отношения к любому алкоголю. Во второй четверти позапрошлого столетия на территории Новой Голландии было закончено строительство одной тюрьмы, относящейся к морскому ведомству. В архитекторах числился военный специалист А.Е.Штауберт, который и спроектировал сооружение в виде круглого строения с внутренним двором, где предполагалось проведение прогулок заключенных. Сам Штауберт желал видеть в этой тюрьме своего рода «башню» (ну куда уж без романтизма…), он так и называл этот проект – Башня. Вездесущая молва прознала все и понеслось. Название корректировалось, уточнялось народом, передаваясь изустно пока не остановилось на красочном и лапидарном – Бутылка. Есть подозрения, что это было выбрано по созвучию с именованием другого исправительного учреждения, но уже в Москве – Бутырка. Тем не менее, питерский городской фольклор пополняется идиомой – «Не лезь в бутылку», что значило – следует вести себя благопристойно, рассудительно, чтоб не нарваться на разного рода неприятности и не оказаться в той самой «бутылке».

К слову, может отсюда и пошло словесное (и не только) противостояние между двумя столицами – Москвой и Петербургом, которое тоже имеет множество проявлений в поговорках и пословицах не только петровского, но и советского периодов.

Еще одно крылатое выражение городской фольклор закрепил за надзорными местами. Так, известно, что в молодой столице для оповещения  о пожарах для граждан на смотровых башнях полицейских частей поднимали шары черного цвета, это был сигнал опасности; размер, количество таких шаров символизировали локацию и размер бедствия. Позже в память об этом городская лексика использовала выражение «ночевать под шарами» как пояснение к ситуации задержания или ареста в полиции за проступок или недостойное поведение.

Ну и конечно, самое распространенное слово из этого лексического направления -  «кутузка», т.е. место изоляции провинившихся. Разумеется, этимология этого слова подразумевает множественную вариативность толкований. Впрочем, петербуржцы и здесь имеют свое объяснение. С одной стороны, это может восходить к слову «кут», что означает угол (кстати, в украинском языке до сих пор действующее слово), а вот с другой – это трансформация фамилии Голенищева-Кутузова, бывшего генерал-губернатором столицы. Именно ему фольклор приписывает изобретение такого способа изолирования подозреваемых – в полицейских управах.

«Бабки» - тоже давно ставшее нарицательным название всех и любых денег страны. Впервые бумажные купюры был введены самодержицей Екатериной II, тогда же и пошли их первые названия – «катенька», «катеринка», «катюха». Потом были соответственно и «керенки» и «ленинки», но вот общим названием «бабки» мы обязаны именно бабушке наших бумажных денег – Екатерине.

«Почем фунт лиха?» - выражение из дореволюционного времени столицы. Существовавший в тот период Финский пояс Петербурга, например, Парголово, обеспечивал горожан мясомолочной продукцией, причем, исключительно высокого качества, а значит, и цены. По-фински «мясо» писалось «liho», на такой этимологии до сих пор настаиваю сами финны. Позже это «liho» постепенно трансформировалось уже в наше лихо, что однозначно означает «несчастье», «беду».

Еще одним строго петербургским словом фольклор называет лексему «мазурик». Так, городской язык столицы с 19 века именует воришек, плутов, мошенников. В России для подобного контингента есть своя единица – жулик – с общеславянским корнем. Но вот петербуржцы используют немецкую лексему Mauser (вор). Поначалу блатной сленг предпочитает слово «маза» ( учитель), что обозначает профессионального вора, а затем уже появляется его «ученик» - мазурик.

 В 20 веке городской фольклор не переставал «творить» региональные питерские «новоязы».
Так, с 40х.гг. советский народ стал использовать «авоськи», сетчатые сумки для продуктов. Опять же, в Москве такие кошелки были просто сетками, а вот послевоенный Ленинград произвел новую единицу – авоськи. Т.е. такую сумку брали с собой просто так, на авось, на удачу, вдруг получится что-нибудь в неё получить. Само слово, если правы фольклорные «источники», появилось после концерта А.Райкина, которые первым и озвучил этот новояз.

«Мхи» и «охи», или «Всякий сам себе Исаакий»

Вместе с первыми питерскими поговорками возникает и первый «региональный» анекдот. Его авторство фольклор приписывает шуту Петра I Ивашке Балакиреву, хотя тому на самом деле в пору возникновения этой шутки было лишь лет 10-12.

Известно, в каких условиях строился город Парадиз Петра Великого , известны многочисленные тяготы, непомерное бремя его строителей, осложненное к тому же и климатом, и географией, да и суровым нравом самого императора.

Сохранилось даже предание, имеющее и свою поговорку, о том, что строить город с этих местах никак нельзя, хотя бы из-за опасности страшных наводнений. Так вот еще на стадии «проекта» града Петрова в  1703 году якобы один из местных рыбаков показывает императору на Заячьем острове одну березу, на которой сохранены зарубки по уровню воды прежних наводнений. Показывая это, рыбак говорит Петру, дескать, жить тут нельзя будет, все вода потопит. Самодержец отвечает категорично и быстро: «березу срубить, город ставить». Больше того, природа на царскую дерзость тоже скоро отвечает – на столицу обрушивается ужасное наводнение (более 2 м по ординару). Но Петр неумолим, и Петербург строится дальше.

Так вот после этих событий спустя несколько лет, озирая свое детище, царь спрашивает шута, что, мол, говорит народ о моем городе?

На что Балакирев и отвечает, а что, дескать, может говорить народ  о твоем городе? Так и гутарят – «с одной стороны – море, с другой – горе, с третьей – мох, с четвертой -  ох».

Понятно, что досталось за такое шуту – вдосталь отходил его Петр Алексеевич знаменитой дубиной, приговаривая эту шутку про мхи и охи, море и горе. Таков и был первый исторический петербургский анекдот.

Впрочем, за Петром не заржавело, существуют и иные многочисленные шутки, каламбуры и даже названия, связанные не только с его именем, но даже с восклицаниями. Например, топоним Охта по версии народного фольклора обязан происхождением не аборигенам этого края, а еще одной историей с великим самодержцем. Якобы, посещая эту местность, как-то раз  царь увяз в том болоте по пояс и будто бы со злой досадой в тот момент вскрикнул: «Ох, та сторона!».
К слову,  с климатом у петербургского фольклора особенные отношения.

«У нас три месяца зима, остальное – осень»,
«В Москве климат дрянь, в Петербурге еще хуже»,
«Везде дождь идет из туч, а в Ленинграде – из неба»
 «В Петербурге лета не бывает, а бывает две зимы: одна белая, другая зеленая» (по преданию – шутка самой Екатерины II)

Еще одно историческое выражение «Быть Петербургу пусту!» тоже, разумеется, связано и с Петром, и с его идеей города Парадиза на болоте. Оно возникает в ранней петербургской  фразеологии, по версии фольклорной истории, как слова первой жены императора Авдотьи Лопухиной, которую царь отправляет в монастырь. Якобы царица всю жизнь мечтала вернуть обратно любовь самодержца, но для такого следовало бы лишить царя его этого каменного детища – Петербурга. От бессилия и нереальности такой задачи якобы Авдотья стенала в монастыре  проклятия  новой столицы.

Впрочем, другая версия народного фольклора приписывает это выражение злобе и беспомощности другого исторического лица – Алексею, сыну Петра. Когда царевич по приказу отца был вздернут на дыбе в Петропавловке, якобы тогда с его окровавленных уст и сорвалось это проклятие.

Так или иначе, но все последующие беды и ужасы, навалившиеся на Северную столицу в последующие века, народ периодически встраивал в эту мистическую систему сбывающихся преданий.

Пословиц, поговорок о С.-Петербурге в С.-Петербурге рождалось каждый век много, изменялись его горожане – от наемных и крепостных строителей до поколений дворян и советской интеллигенции. У каждого из них было и свое отношение к городу, и своя история жизни в нем, и, конечно же, свое приятие народного городского фольклора – этого свободного чуткого градоописания, восприятия его еще молодой истории вживую, не посредством археологических раскопок и исследований, а с помощью таких вот рассказов, анекдотов, фразеологизмов и поговорок.

Петербуржцы и сейчас разные – «Всякий сам себе Исаакий», поэтому и город  на Неве сохранится в дальнейшей фольклорной истории тоже очень разным. Но! Не менее любимым, это очевидно…