Самые известные псевдонимы писателей Санкт-Петербурга

Мы уже рассматривали причины и цели, которые обусловливали появление  или необходимость взятия того или иного псевдонима в тех или иных исторических обстоятельствах.

Например, даже в августейшем семействе Романовых вынуждены были прибегать к использованию ненастоящей подписи. Так, псевдонимом «К.Р.» подписывал свои произведения великий князь Константин Константинович, то ли желая не раздражать своё царственное окружение, то ли реально стыдясь роли литератора. Меж тем, его перу принадлежат действительно прелестные романсы – «Сирень», «Уж гасли в комнатах огни», «Растворил я окно» и проч. Об этом псевдониме, тем не менее, многие знали, однако такая скрытая подпись позволяла автору избегнуть моментов компрометирования монаршей семьи.
И хотя в литературе возникновение псевдонимов может объясняться не только изложенными выше причинами, тем не менее, и в числе российских литераторов были представители, вынужденные действительно скрываться таким образом от преследования законом или властью.

Так, известный автор «Алых парусов» Александр Гриневский, а именно такой была настоящая фамилия этого писателя, в свое время был членом эсеровской партии и даже подвергался определенным преследованиям за свою антиправительственную пропаганду. Удивительно, но революционность в семье Гриневских была потомственным делом, так, отец Александра Степановича принадлежал к участникам восстания 1863 – он был ссыльный потомственный польский дворянин. А сам Александр  ввиду этого появляется в столице нелегально в 1905 году. К слову, его появление тщательно отслеживается и не является неожиданностью для охранки. Забавно, в её отчетах будущий писатель проходит как «Невский» (вторая часть фамилии).

Очевидно, используя этот же принцип конструирования псевдонима, сам писатель позже берет себе в качестве второй фамилии исключительно ее первую часть – Грин. Тем не менее, в 1906 году Грин арестован и сослан, впрочем, он сбегает из Тобольской губернии и вновь возникает в столице. Затем его снова арестовывают, и он сможет вернуться в Петербург уже лишь в  1912 году. В это раз у него поддельный паспорт с фамилией Мальгинов, под ней он и начинает свою писательскую деятельность. И уже лишь впоследствии А.Гриневский останавливается на псевдониме Грин, под которым мы его и знаем.

Еще одна история, связанная с «репрессией», но уже не от властей, а  родительской воли, относится к псевдониму А.А.Ахматовой. Её отец – Горенко Андрей Антонович – категорически запретил дочери подписывать свои первые литературные опусы его фамилией. Сам он не любил писательство и писателей, служил на флоте, на железной дороге и был не в восторге, когда у дочери «проклюнулся» литературный талант.

Так или иначе, но молодая поэтесса решает использовать одно из имён своих предков по матери, а именно – князя Ахмата из Золотой Орды. Надо сказать, что и по отцовской линии у Анны Андреевны были удивительные «находки». Существовала даже семейная легенда, что корни их рода уходят в Грецию и что даже предки поэта в свое время были морскими разбойниками. Так, в одном из таких походов погибает мужчина-капитан, а его жена самостоятельно доводит корабль до суши. Эта легенда породила массу прозвищ Ахматовой от ее современников и, разумеется, оказала немаловажное воздействие на весь образ самой поэтессы. Среди известных прозвищ такие, как «Татарская княжна», «Египетская мумия», «Акума» (нечистая сила),  они самым естественным образом сочетались с её знаменитым греческим профилем и величественной статью. 

Мода на псевдонимы – Серебряный век Петербурга

Именно этот период отечественной культуры вызвал всплеск претензий на вымышленные имена, розыгрыши и мистификации среди литераторов и художников столицы. Среди прочих, особенно педалировали моду на псевдоним символисты, которые превратили второе имя в сам символ и знак согласно своей теории. Согласитесь, Андрей Белый – это красиво, звучно и логически концентрировано, нежели Андрей Бугаев?

Кроме того, разумеется, этот знак должен был быть хорошо запоминаем и легко читаем. Например, М.Горький, Саша Черный, А.Веселый и т.д.

Правда, и среди символистов были поэты, которые не нуждались в таинственной эстетике псевдонима – например, А.Блок. У Александра Александровича и так оказалась вполне соответствующая времени отцовская фамилия, хотя совсем и непростые отношения с самим отцом.

Псевдонимами в то время пользовались не только символисты. Так, почти основатель «советского реализма» Алексей Пешков ещё с 24-летнего возраста был озадачен поисками «звучного» и выверенного второго имени. Под публикацией своего рассказа «Макар Чудра» в 1892 году он впервые ставит «М.Горький». Однако этот псевдоним «приживается» у него не сразу. Параллельно автор использует и подпись «Pocatus»  (мирный – лат.), и странное сочетание Иегудиил Хламида.  В результате разнообразных «проб» Пешков останавливается на говорящем псевдониме «Горький», с ним он и известен в нашей литературе. Интересно и одно позднее воспоминание современника Горького в этой связи. Так, на вопрос о том, как писатель оценивает время своей жизни в большевистской стране, пролетарский автор ответил: «Максимально горьким». Еще один каламбур с его псевдонимом прозвучал в ответ А.Пешкову во время его ссоры со Шкловским, который зло сострил, перефразируя знаменитое горьковское – «Человек – это звучит горько». История сохранила разные форматы этого каламбура и разнообразные истории с ним связанные. Например, в одной из таких рассказывается, что у Горького была заведена одна традиция: каждый при посещении его квартиры на Петроградке мог написать «отзыв» на стене его туалета. Все шло весело, пока какой-то шутник не запечатлел там следующее: «М.Гордый – звучит горько». Традиция, разумеется, на этом и прервалась…

Возникновение еще одного интересного псевдонима связано с желанием его хозяина скромно присоседиться к великим именам. Так, писатель Тетерников по совету поэта Минского выбирает себе второе литературное имя – Сологуб, которое автоматически отсылает всех читателей к имени другого писателя из пушкинской среды  - графа Соллогуба. Так начинает работать сильный ассоциативный ряд из истории и литературы.

Начало новой литературы революционной России

Молодая словесность страны Советов на заре нового государства продолжала эксперименты Серебряного века. В 20-х гг. в Петербурге существовало движение поэтов ОБЕРИУтов, которые прямо следовали «заветам» того периода и искали не только новый язык поэзии, но и творили новое ощущение самой жизни. Лидером этого «Объединения реального искусства» считался Даниил Ювачев, абсурдистские стихи которого, как и все его чудачества были хорошо известны петербуржцам. Мы знаем об этом гениальном поэте по его псевдониму Д.Хармс.

Его 20-летний поэт создал то ли из французского слова «шарм», то ли из английского  - «харм» (в обоих языках оно обозначает «очарование»).  Впрочем, по этому поводу существует и иная городская легенда. Она рассказывает, что ребенком Хармс посещал Петершуле – известную Лютеранскую церковь св.Петра, где в числе его учителей была некто Хармсен, немка необыкновенно маленького роста, сильно хромающая на одну ногу (что служило, разумеется, неизменной причиной ребяческих прозвищ, насмешек и проч.). К тому же, сам Ювачев её сильно ненавидел, может быть тому была причиной еще и идущая в то время Первая мировая? Так или иначе, но уже став поэтом, он выбирает такой псевдоним, возможно аккумулировавший в себе и фамилию той самой нелюбимой хромоножки из школы…

Впрочем, и сам этот псевдоним поэт писал по-разному, например, изводя своего управдома, выводил на своих дверях то Гаармс, то Чармс, то еще как-то.

Даниил Хармс принадлежал одновременно к числу известных петербургских эстетов (носил англизированную куртку, жилет и короткие брюки, которые заправлялись в сапоги), «хиромантов» (его квартира была наполнена эмблемами, символами магии, старинными фолиантами, в ней звучала даже таинственная музыка прошлого) и, конечно же, чудаков. Так, рассказывают, что однажды он буквально вышел в окно, которое было расположено на 6 этаже в Госиздате. Затем прошел по карнизу и зашел обратно через другое окно. Все это Хармс проделал со спокойным лицом человека, который знает и понимает, что делает.

Однако игры в эстетство и эксперименты в творчестве оборвало само суровое время. В 1931 году Ювачева арестовывают, ссылают, но затем позволяют вернуться в столицу. Потом снова арест в 1941 за «пораженческие настроения» и якобы отказ от армейской службы. Забирают поэта на улице, когда он выходил за спичками. Потом Хармса ожидает Большой дом (учреждение питерского НКВД), где, по рассказам городской мифологии, поэт «пошутил» напоследок. Когда следователь спросил у него, не имеется ли у подследственного каких-нибудь пожеланий, Хармс ответил, что имеется и что он хотел бы ночевать каждый раз в новой камере. Легенда говорит, что это пожелание было исполнено и что именно из-за такой странной просьбы Хармс и умер от голода в своей одиночной камере. Поскольку о нем могли забыть вовсе или запутаться с его местонахождением в очередной раз.  

Еще один сатирический поэт родом из Серебряного века, напротив, в  20-х гг. уезжает из революционной страны. Это Александр Гликберг, или Саша Черный. Одессит по рождению, он попадает в столицу в 1905 году и тотчас же обосновывается в журнале «Зритель» (лучший сатирический журнал того периода), работая в нем, поэт и изобретает себе псевдоним. Саша Черный впервые подписывает так свое стихотворение «Чепуха». Затем следует небывалый успех автора у демократических и либеральных читателей, а затем революция, которую Черный не принимает, и эмиграция в Берлин. Впрочем, связь Гликберга со своим псевдонимом имело самую прозаическую историю, в отличие от иных литературных вымыслов. Мы знаем, что Д.Бедный не был бедным, Белый не был белым, а Горький не был горьким. Зато Саша Черный был истинным роскошным брюнетом. Правда, к своим 50-ти годам он уже сильно поседел, но в своем псевдониме изменил лишь имя, говоря, какой, мол, я теперь Саша, теперь уже я Александр. Так и подписывался в дальнейшем - А.Черный.

Еще один успешный литератор того периода  - Николай Васильевич Корнейчуков  - очень интересно образовал себе второе литературное имя. Речь идет о знаменитом детском писателе и прекрасном журналисте-прозаике Корнее Чуковском. Очевидно, что псевдоним состоит из разбитой на две части настоящей фамилии. Так вошел в отечественную детскую литературу автор «Тараканища», «Айболита» и «Мухи-цокотухи». Впрочем, городской фольклор столицы связывает Чуковского еще и  с легендой о Бармалеевой улице, которая появилась в Петербурге якобы из сказки Корнея Ивановича, где героем был разбойник-людоед Бармалей. Хотя на самом деле история происходила с точностью обратная.

Известно, что в столице действительно существует Бармалеевая улица, которую даже не переименовали до сих пор, это маленькая узкая улочка на Петроградке. Специалисты считают, что этот топоним восходит к фамилии Бромлей, чьи представители, возможно, когда-то обитали в Петербурге. Фамилия эта необычайно распространена в Англии, но уж в России её переделали под свой лад.  Существуют и иные версии. Но самое интересное, что, как рассказывал сам Чуковский, проходя как-то со своим другом художником Добужинским по этой Бармалеевой улице, они стали шутить и фантазировать на эту тему. Возникла идея, что улица была названа так по имени какого-то разбойника - африканца Бармалея. Тотчас Добужинский рисует на улице его портрет, а Чуковского осеняет идея новой сказки. Так и возникают любимые и известные стихи нашего детства. (Не ходите, дети, в Африку гулять).

Конечно, это не все известные псевдонимы Северной столицы, мы попытались дать лишь описание вторых имён отдельных «знаковых» представителей нашей литературы в особо «интенсивном» историческом промежутке её жизни – рубеж веков 19-20-  и разобраться в самом феномене культуре – псевдониме.